Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Во время бани поговорили с С.П. о вечере Литинститута в Доме литераторов. Оказывается, похвалив Анну Козлову и Сергея Шаргунова, я не приобрел популярности среди наших студентов, которые увидели себя противопоставленными более удачливым коллегам. Думаю, и более талантливым. Кстати, я называл еще и нашего Олега Зомбера, и Сережу Самсонова, и Дениса….. Но это не было замечено. По крайней мере Жанна Голенко, обмениваясь по поводу моих слов с С.П., отметила с каким-то своим пониманием, что Сергей — сын настоятеля храма, а Анна — внучка завотделом прозы в "Юности". Как же все они не знают меня, я всегда говорю только о текстах, которые помню, и никакие сопутствующие детали не имеют тут значения.

Вечером по сотовому звонил Марлен Мартынович Хуциев. Ему хотелось обсудить со мною шолоховский юбилей. Замыслы художника всегда непредсказуемы: что на этот раз хочет Хуциев? Хвалил очень статью Дмитрия Быкова о Шолохове в "Вечерней Москве". Дмитрий, при всем прочем, человек, конечно, не ординарный. Я ее обязательно прочту. Спросил Хуциева о его новом фильме, втайне я прицеливался уже на следующий фестиваль "Литература и кино". Фильма он не закончил и вряд ли закончит даже в будущем году. Его фраза: "Как бы ни ругали советскую власть, но работать при ней было можно". Дальше рассказал о своих двух очень продолжительных простоях. "Теперь жулик на жулике". Я догадался, по поводу чего он это говорил.

22 мая, воскресенье. Прочел статью Димы Быкова "Сумасшедший Дон" в "Вечерке" за 19 мая. Вот две любопытные выписки оттуда:

"Почему же в таком случае "Тихий Дон" стал великой литературой? "Тихий Дон" получился случайно, автор его не был профессионалом, он писал себе про то, что видел (или пересказывал то, что прочитал, — в частности, когда речь идет о Первой мировой войне), его привлекал сам процесс описания чужой жизни, а куда это описание выведет — он понятия не имел. Так Дон течет себе — и не знает куда. Вопрос о смысле "Тихого Дона" есть, собственно, вопрос о смысле жизни, о нравственных итогах русского двадцатого века, потому что книга-то про жизнь, а не про "борьбу масс", как писала о ней вульгарная литературная критика. В "Тихом Доне" все как в жизни, книга принципиально алогична, как алогична всякая революция и всякая страсть. Этот роман написан очень неумелым и очень молодым автором — почему и получилось гениально".

"B "Тихом Доне" Шолохов поразительно наивен: на жесткий шампур простой и надежной фабулы нанизывается хаотическое, расползающееся, избыточное мясо жизни-как-она-есть, и читателя не покидает ощущение живой, на глазах происходящей трагедии. Лучший способ быть таким же великим и страшным, как жизнь, — ничего про нее не выдумывать. Писать, как есть, не заботясь о смысле и композиции. Выступать чистым посредником. И тогда литература задышит — что и произошло с гениальной ошибкой молодого писателя, знать не знавшего, что у него получилось".

23 мая, понедельник. Продолжаю крутить всё то же колесо. Оно медленно раскачивается, тем не менее, со скрипом, но мелет зерно. Много приходится проверять. Не скажу, что боюсь подлога или неточного решения, скорее стремлюсь к тому, чтобы в следующий раз всё оказалось сделано тщательно. Понимаю, что иногда в административной деятельности наступает момент, когда надо что-то подписывать, практически не читая. Но постоянная проверка дел и вникание в суть — и есть некая страховка на будущее.

У нас два вида дополнительных стипендий: первая — от Союза ректоров, то, что, кажется, дает Москва, вторая — так называемая стипендия АПОС. Не знаю, как это расшифровывается, но и ту и другую мы добавляем к обычной, и практически процентов семьдесят студентов у нас охвачено этими видами стипендии. Так что когда студенты жалуются, что у них стипендия 300 рублей, они лукавят, она у них вдвое больше. Но дело не в этом, две дополнительные даются, в основном, людям неимущим, а для этого нужны документы, и вот вчера я, проверяя приказ, взял эту папку. Какая бездна у нас ребят, живущих без отца или без матери! Какая тьма детей-инвалидов, есть даже пострадавшие от Чернобыля. Как мало получают некоторые родители! Почему же в нашем институте нет ребят из богатых семей и неужели вся Россия живет в такой скудости? Для себя решил, что ругать, громить и вязаться к студентам буду меньше.

Хорошо, что мы их хоть кормим в нашей столовой бесплатно. В связи с этим возникла такая мысль: наши заочники любят "оторваться" — первые дни после приезда на сессию, когда еще есть деньги, гулянка в общежитии идет вовсю. Да она и потом не кончается, разве только чуть скромнее. Ах, эти возвышенные беседы под рюмку вина или бокал пива! Так что, если бы мы их каждый день не кормили, они порасчетливее бы и пили и гуляли, а сейчас знают, что с голоду не умрут.

Вчера пришло письмо из Франции от Толи Ливри. Он с какой-то удивительной последовательностью и вниманием наблюдает за мной. Я восхищаюсь его человеческим бесстрашным блеском и талантливейшей работоспособностью. Мне бы молодость, нормальное как у них всех образование и свободу! Толя, как говорят, не из беднейшей семьи, его дядя, в квартире которого он живет, чуть ли не генерал. Это не сплетня, а реалия сегодняшнего мира, где социально-экономическое удивительным образом переходит в творческое.

"Дорогой Сергей! Мне переслали из России (через моего питерского издателя) линки на Вас: про Вашу книгу о Ленине-титане; большое интервью, которые Вы давали после публикации (самой книги у меня, конечно, нет). Меня поразил артистический демарш — артист выбирает "собеседников" своего уровня. Если же этот усопший "титан" совершил "преступления", то артиста несомненно осудят. Хотя "рвотный рефлекс" вызывает всегда мещанин, а не "преступник", der Verbrecher.

Недавно написал рассказ о Муссолини; сколько на меня посыпалось, хе-хе! Даже ярлык приклеили (хоть я по-итальянски читаю, как д'Aртаньян по-английски, а потому в соратники не гожусь); и главное — не опубликовать! И пойди объясни, что мне нужна именно титаническая империя, и даже не она сама, а её аура.

В Париже Вашей книги, конечно не достать. Но цитируемые отрывки у меня вызвали аппетит; попросил у друзей в Москве.

До встречи, Ваш Анатолий".

А мы все жалуемся, что эпистолярный жанр угасает, истончается. Просто писать некому, да и, наверное, не о чем, достаточно что-то несвязное выкрикнуть в телефон. Я тут же Анатолию ответил:

"Дорогой Толя! Обычно я не веду с писателями переписку — как вы знаете и чувствуете, они скучны, завистливы и примитивны. Вы и мой читатель в Америке Марк Авербух единственные постоянные получатели моих писем.

Получил Ваше последнее письмо: спасибо!

Мне иногда кажется, что я сам себе пишу эти письма, радуюсь сделанному, восхищаюсь врагами и собой.